На следующий день Демельза отправилась в церковь Сола. Она пошла туда с Джереми и Гарриком, но Гаррик в последнее время не отваживался удаляться от дома дальше соснового бора у шахты Уил-Мейден и нового молельного дома. Он знал пределы своих сил, и после короткого отдыха на вершине холма, положив голову на лапы, быстро взбодрился и поскакал вниз, к дому. Демельза подозревала, что он устроил это представление специально для них, как престарелый джентльмен, но ему исполнилось тринадцать, так что он имел право на мелкие странности.
Джереми решил вернуться вместе с Гарриком, и дальше Демельза пошла одна. День снова выдался прекрасным, паршивое лето перешло в солнечную осень, и Росс попросил ее узнать, не начал ли Боуз, каменщик из Сент-Агнесс, работать над могильной плитой тетушки Агаты. Демельза собрала небольшой букет, чтобы положить на могилу, и взяла полгинеи для Пруди Пэйнтер.
Добравшись до церкви, она обнаружила, что работа еще не началась, а Джуда нигде не было видно, но Демельза остановилась ненадолго, чтобы рассмотреть надписи на кладбище. Тут покоились отец Росса, его мать и брат.
«Памяти Грей-Мэри, возлюбленной жены Джошуа Полдарка, упокоившейся 9 мая 1770 года в возрасте 30 лет. Quidquid Amor Jussit, Non Est Contemnere Tutum» .
А также Джошуа Полдарк из Нампары, графство Корнуолл, эсквайр, умерший 11 марта 1783 года в возрасте 59 лет». А на маленьком камне рядом было написано: «Клод Энтони Полдарк, умер 9 января 1771 года в возрасте шести лет».
Демельза вытащила из кармана юбки листок бумаги и карандаш и записала латинские слова. Она спрашивала Росса, что это значит, но он ответил, что давно позабыл латынь, даже если и знал. Но Демельзе очень хотелось узнать. Родители рассказывали ей о репутации Джошуа в молодости, о его коротком, но счастливом браке и возвращении к прежним привычкам после смерти жены. Она видела лишь испорченный влагой миниатюрный портрет матери Росса, а портретов отца не видела вовсе, даже среди картин Тренвита.
Утром пришло письмо от Хью Армитаджа. К счастью, Росс отправился вместе с Джеком Кобблдиком взглянуть на больного теленка, и Демельза сунула второй листок в карман до его прихода. Именно на обратной стороне этого листка она записала латинское изречение.
Хью отправил письмо с борта фрегата «Аретуза». Хотя адресовалось письмо ей, оно было написано сухим и официальным слогом. «Дорогая миссис Полдарк! Прошу, передайте вашему мужу и моему освободителю теплейшие приветствия и заверения в дружбе», а подписано: «Заверяю вас, миссис Полдарк, что я ваш покорный и смиренный слуга». Демельзе показалось, что между строчками она почуяла нотку меланхолии. Больше печали, чем жизни. Возможно, такова особенность всех поэтов — горевать по бесчисленным трагедиям и вселенской любви. Безответной и отринутой. А даже если и взаимной, то всё равно отринутой, потому что она выдохлась или предмет страсти умер и покоится в сырой земле. Как здесь. Как сейчас. Памяти Грейс-Мэри, упокоившейся в мае 1770 года в возрасте тридцати лет. Quidquid amor jussit... Как там дальше?
А Хью, похоже, влюблен и вынужден писать письма в море, под жестокими ветрами и во время войны. Но всё же жалел он не себя, а всё человечество. А его поэмы, на каком бы расстоянии он ни находился, становились всё откровеннее и более страстными. Демельза вытащила листок и огляделась, прежде чем прочесть, как будто кто-то из мирно спящих здесь мог заглянуть через плечо и не одобрить.
Стихи были короткими. Ветер пошелестел бумагой в ее руках.
Коль та, кого желаю, чувством воспылает,
Вручу ей сердце сам,
Колени преклоню и дань отдам за то, что принимает,
За то, что соизволит понимать,
Что все мое – ее, ее на вечность,
На день и бесконечность.
Я губы ее буду целовать,
Любви не допустить чтоб быстротечность.
Подойдя ко второму из двух огромных дымоходов заброшенной шахты Грамблер, где над проваленной крышей старого сарая хлопали крыльями пригревшиеся на солнце голуби, Демельза встретила Уилла Нэнфана, и он, радостно хихикая, поведал ей о вчерашних злоключениях Джуда. И дальше она шла, понимая, что её встретят печальным рассказом о случившемся. Однако, когда дверь перед ней со скрипом отворилась, Демельза увидела то, чего не ожидала — замечательный фингал вокруг подбитого глаза Пруди. Джуд лежал ничком на кровати, пытаясь курить, но дым то и дело попадал ему в глаза, он кашлял и ругался слабым голосом, как человек, которому недолго осталось жить.
— А, это ты, — сказал он.
Несмотря на постоянные одёргивания Пруди, Джуд никогда не забывал, что Демельза приехала когда-то в Нампару жалкой маленькой служанкой — нищая, голодная, неграмотная, такую и в дом впускать не стоило. Она, конечно, стояла намного ниже старших слуг — Пруди и его самого. Может, она с тех пор изменилась, выросла, стала хозяйкой в доме — всё потому, что Росс Полдарк сжалился над ней, но это не меняло того, откуда она пришла и какой была прежде. Но потом он добавил:
— Прошу, входите, хозяйка, — припомнив не только тычки Пруди, но и то, что Демельза иногда давала им деньги. — Я тут страдаю весь день. Вы небось слыхали?
— Да, — сказала Демельза, — я тебе очень сочувствую.
— Да ничего такого с ним не случилось, — встряла Пруди. — Ленивый старый козел. Садитесь, дорогуша, принесу вам чашечку чая.
Демельза уселась на шаткий стул. Она заметила, что зеркало, которое она подарила им в прошлом году, треснуло, а один стул прислонили к стене, как пьяного, потому что две ножки у него были сломаны. Похоже, тут произошла стычка.