— Что за здание там, между деревьями, на подъёме к дому Чоука? — спросил он.
— Кажется, это новая часовня.
— На земле Полдарка?
— Думаю, да. Её вроде бы построили из камней старой шахты.
— Похоже на хлев.
— Всё это сделали методисты в свободное время.
— И конечно, это была идея братьев Карн.
— Без сомнения. Мне жаль, что мы выселили их из молельного дома у Тренвита. Досадно, что нас теперь не любят из-за такой мелочи.
— Незачем нам перед ними заискивать.
— Я никогда ни перед кем не заискиваю. Но нам жить среди этих людей.
— Уже недолго, — сказал Джордж.
— Что ж, — ответила Элизабет, — я очень этому рада. С нетерпением жду переезда в Лондон.
Джордж взглянул на неё.
— Прошлой ночью Тревонанс спросил о моей должности в суде. В этом году я только один раз участвовал в заседании. Но я не намерен совсем оставлять эту местность. В конце концов, это наследство Джеффри Чарльза.
Элизабет кивнула, но промолчала.
— Когда я в последний раз встретил Росса, — продолжил Джордж, — он спрашивал, не подумываю ли я продать Тренвит.
— Он тебя спрашивал? — Элизабет покраснела от изумления.
— Возможно, сейчас, когда на шахте дела идут хорошо, ему кажется, что у него достаточно денег, чтобы выкупить Тренвит.
— Это невозможно! Как ты и говорил, он принадлежит Джеффри Чарльзу.
— Что ж, — Джордж посмотрел вниз, на Нампару, и сильнее натянул вожжи. — Я могу понять его честолюбивые планы. Но что бы он здесь ни сделал, он ничего не достигнет. С таким же успехом он может пытаться сотворить оглоблю из свиного хвоста.
С тех пор как Дрейк оставил Эмму Трегирлс в компании Сэма, Дрейк больше не видел девушку. Сам он редко удалялся от своей наковальни. Это была его работа, и она его завораживала, он был рожден для этого, умел делать это лучше всего на свете, а в благодарность Россу и Демельзе обязан был преуспеть. Несмотря на печальное настроение, Дрейк иногда оглядывал свои владения и радовался им. Час за часом он старался сделать их лучше, а каждый час, проведенный в другом месте, был потерян понапрасну, потому что кроме работы его ничто не интересовало.
А если ему нужна была компания, он мог пообщаться с клиентами. Фермер приводил подковать лошадь и сплетничал, пока Дрейк работал, или плугу требовалась новая рукоятка, или нужна была железная крестовина для стены коттеджа, или шахтер приносил лопату для починки. Высокий и бледный юноша понравился Кэролайн Энис, и она взяла в привычку присылать ему заказы. Иногда она заезжала лично и расхаживала по двору, похлопывая по юбке хлыстом.
Но только не Эмма Трегирлс. И вдруг как-то в среду в начале октября, в свой выходной, она явилась с крюком, на котором вешали над огнем чайник. Он погнулся и нуждался в починке, но Дрейк считал, что с такой задачей вполне справился бы и слуга в Фернморе.
— Обождешь? — спросил он.
— Ага, — ответила она, села на перевернутый ящик и стала наблюдать за Дрейком.
Пока он нагревал крюк, оба молчали. Эмма была, как обычно, в алом плаще, шарфе, голубом платье и крепких ботинках — своем лучшем наряде, она сидела, закинув ногу (на удивление стройную) на ногу и слегка ею покачивая. Дрейк решил, что лицо у нее приятное. Смелость придавала ей свежести, она была открытой и то ли не знала, то ли не хотела замечать никаких запретов. Мужчин всегда привлекают девушки, не притворяющиеся застенчивыми и не ханжи. Но в конце концов они соглашаются с вердиктом других женщин и общества и начинают таких девушек презирать.
— У тебя тут мило, — сказала Эмма.
— Да, теперь стало лучше.
— Всё прибрано и аккуратно. Ты ведь сам прибирался, да?
— Да.
— А брат, что, никогда не приходит на помощь?
— Время от времени. Но у него своя жизнь.
— И вечные молитвы. А ты сам часто молишься, Дрейк?
— Да. Иногда.
— Но не слишком часто, да? Не как твой братец, он и рта не раскроет, чтобы Бога не помянуть.
— Может, и так. Мы все созданы разными.
— Да, — согласилась Эмма, и разговор затух.
Крюк раскалился докрасна, Дрейк вытащил его из огня, положил на наковальню и стал придавать ему форму. Эмма смотрела на его длинные жилистые руки с закатанными выше локтя рукавами, на напряженное лицо.
— Дрейк, — позвала она.
Он поднял взгляд.
— Дрейк, ты когда-нибудь смеешься? Радуешься? Ты вообще когда-нибудь смеялся?
Он задумался.
— Раньше — да, я часто смеялся.
— Когда еще не стал методистом?
— Нет, позже.
— А Сэм? Он когда-нибудь смеется?
— Да, иногда. От радости.
— Но просто так, когда весело, как все молодые люди?
— Не особо. Сэм серьезно относится к жизни. Хотя раньше он был не таким.
— Правда? Когда?
Дрейк осмотрел крюк, поворачивая туда-сюда, и стукнул по нему еще несколько раз. Потом он окунул его в ведро с водой. Пар с шипением поднялся в небо.
— Готово, хозяйка. Вот.
Эмма молчала, и Дрейк на мгновение задумался, стоит ли рассказать ей про Сэма что-нибудь еще. Он встретился с ней взглядом.
— Когда отец стал методистом, мы тоже вместе с ним. Я был совсем мальцом, но Сэму было четырнадцать. Он никогда с нами не ходил. Вечно отсутствовал, когда пора было идти в часовню. Уж сколько они ссорились! Но когда отец обратился, то вместо ремня перешел к уговорам. Лет до двадцати Сэм был паршивой овцой. Ну не совсем паршивой, конечно. Легкомысленным, так сказать. Вечно веселился. Постоянно устраивал какие-нибудь проделки. То эля перепьет, то хлебнет рома. Дрался. Делал ставки на бегах. Он был лучшим борцом в семье после отца. На всех ярмарках выступал. Сонни Карн, так его тогда звали.