Четыре голубки - Страница 93

Оззи повернулся и уставился на жену, сидящую в постели в ночной сорочке из тонкой шерсти, с пепельно-серым лицом и трагическими темными глазами. Ее длинные белые руки сжимали простыню, гладкие черные волосы спускались по плечам. Уже три недели у него не было женщины.

Это чудовищно несправедливо. Оззи облизал губы.

— Морвенна... Твоя сестра уехала. И никогда не вернется. Случившееся между нами, хотя это сущая безделица, закончено навсегда. Вероятно, виноваты мы оба, да, оба. Уверяю тебя, я сильно мучился. Лишь Господь может кого-то обвинять. Но только не мы с тобой. Не смертные. А значит, я предлагаю закрыть эту страницу и начать всё сначала. Нас соединили как мужа и жену, и никто не может нас разлучить. Наш союз был благословлен, Господь подарил нам сына. Давай вознесем короткую молитву и попросим Бога снова благословить наш союз, чтобы он принес новые плоды.

Морвенна покачала головой.

— Я не стану с тобой молиться, Оззи.

— Тогда я помолюсь один, и вслух. Рядом с этой постелью.

— Можешь молиться, не стану тебя останавливать. Но прошу тебя удовлетворять свои желания где-нибудь в другом месте.

— Это невозможно. Я связан с тобой данными в церкви клятвами.

— Это не помешало тебе опозорить мою сестру.

— Тогда ты должна помочь мне впредь избегать подобных ошибок. Это твой долг. Священный долг.

— Я не смогу его исполнить.

— Ты должна. Ты поклялась.

— Тогда мне придется нарушить клятву.

Дыхание Оззи стало глубже, его снова стали наполнять гнев и раздражение.

— Ты должна помочь мне, Морвенна. Мне нужна твоя помощь. Я произнесу короткую молитву.

Он подошел к изножью кровати и встал на колени в своих плотных желтых панталонах. Морвенна в ужасе уставилась на него.

— Господь наш, создатель и защитник всего человечества, — начал он, — дающий духовную благодать, творец вечной жизни, пошли нам благословение, как мужу и жене, чтобы мы снова стали плотью единой. Мы молим тебя...

— Оззи! — взвизгнула Морвенна. — Оззи! Ты до меня не дотронешься!

— ...окинь милостивым взглядом рабов твоих, чтобы мы покорно и смиренно вошли... — Он прекратил молитву и посмотрел на жену. — Ты не можешь мне отказать, Морвенна. Это противоречит наставлениям церкви. Это против законов страны. Ни один судья не осудит за насилие над женой. Само понятие брака делает это немыслимым.

— Если притронешься ко мне, я буду защищаться!

— Всемогущий и вечный отец наш, освятивший таинство брака еще в те времена, когда человек был невинен...

— Оззи! — в отчаянии прошептала Морвенна. — Оззи! И я сделаю кое-что еще. Послушай меня. Если ты сегодня или когда-либо возьмешь меня силой, на следующий день я убью твоего сына.

Молитва прекратилась. Мистер Уитворт опустил сложенные для молитвы руки и наконец-то посмотрел на постель, на скорчившуюся в муках женщину, которая отпрянула от него к балдахину кровати.

— Что? Что ты сделаешь?

— Думаешь, я люблю нашего сына? Что ж, люблю. Некоторым образом. Но не так сильно, как ненавижу то, что ты сделал. Мы связаны брачными клятвами, и я не могу тебя покинуть. И если... если ты согласишься никогда ко мне не прикасаться, никогда даже не дотрагиваться до меня, я буду твоей женой, пусть только внешне, буду заботиться о твоем сыне, буду хорошей матерью твоим дочерям, буду присматривать за домом и помогать в делах прихода. Никто не обвинит меня в том, что я пренебрегаю своим долгом! Но если ты приблизишься ко мне, дотронешься до меня, возьмешь меня силой, завтра или послезавтра я убью твоего сына! Клянусь, Осборн, Богом клянусь! И никакие твои слова не изменят моего решения!

Он встал.

— Да ты обезумела! Свихнулась! Боже милостивый, ты совершенно выжила из ума! Тебя нужно держать под замком в Бедламе!

— Возможно. Возможно, именно это и произойдет со мной, когда Джон Конан умрет. Но до этого ты не сможешь меня запереть, потому что я ничего не сделала, а я буду отрицать, что угрожала тебе или ему. Но я это сделаю, Осборн. Клянусь! Клянусь перед Господом! Клянусь тебе!

Оззи стоял, облизывая губы и глядя на поднятую им бурю. Неужели это та тихоня, на которой он женился? Эта исхудавшая, скрюченная мегера со следами слез, готовая наброситься на него с шипением, как кошка, стоит ему сделать одно движение в ее сторону? И угрожать подобным! Убийством их сына! Джона Конана Уитворта, его первенца мужского пола и наследника! И ведь он и ее сын! Неужели она на это способна? Бред! Это просто истерика взвинченной женщины, которая довела себя до безумия из-за каких-то настоящих или выдуманных страданий. Оззи припомнил ее припадки во время родов. Всё это явно часть того же нервного расстройства. Завтра она наверняка забудет всё сказанное сегодня. Но всё же... не лучше ли сейчас ее оставить? Не лучше ли, не безопасней ли на сей раз не доводить ситуацию до накала, в особенности когда в доме находится ее мерзкая сестра?

Ну и денек! Кошмарная свадьба, оскорбившая его до глубины души, неудачная партия в вист из-за этой старой клячи Пирса, а теперь еще это! Оззи снова посмотрел на Морвенну — вдруг ее настроение изменится, вдруг, выпустив пар, она расплачется, и он сможет утешить ее, а потом, чуть позже, как бы ненароком разделит с ней постель.

Но слезы на ее лице были слезами решимости, а не смирения. Она по-прежнему не в себе. Оззи понимал, что опасно потакать ей даже один раз, ведь она решит, будто может командовать и впредь. Он мог настоять на своем, сокрушить ее физическое сопротивление и получить положенное по праву. Перспектива вполне привлекательная, и это будет несложно, но высказанная угроза звучала в его голове тревожным эхом. Если сейчас овладеть ей, то весь завтрашний день он будет беспокоиться о здоровье своего сына. Возмутительно, но факт. Завтра настанет другой день. Без Ровеллы в доме и в пределах видимости всё покажется другим.